Вавилон - 17 [Вавилон - 17. Нова. Падение башен] - Сэмюэль Дилэни

Причина интереса Лорда Пламени к Торомону ясна: он готовится начать войну с нашей галактикой. Он пытается узнать все возможное о том, как жизненные формы этой галактики ведут себя на войне. И война в Торомоне — война чистая, потому что там нет реального противника. Вероятно, мы тоже сумеем узнать кое-что. Наше преимущество в том, что мы знаем, где смотреть, потому что каждый в том городе гораздо ближе друг к другу, нежели Лорд Пламени, для которого такие понятия, как интеллект, сострадание, убийство, выносливость, ничего не означают; он должен изучать их извне. Но мы точно так же не имеем представления о его характеристиках. Чтобы лучше во всем разобраться, мы просили наших агентов доставить нам три документа, творения трех самых восприимчивых разумов на Земле: стихи Вала Ноника, «Унификация случайных полей» доктора Кли Кошер и «Тени моря» — последний обзор истории Торомона доктора Рольфа Катэма. В городе стояла тишина. Затем слабая жизненная форма, существующая как светочувствительный вирус, спросила:

— А может ли что-нибудь помешать нам взять эти… творения?

Тройное Существо ответило:

— Не забудьте, что эти работы созданы самыми восприимчивыми разумными существами Земли и никогда не дойдут до разума обычного человека, как, скажем, книга или периодика, а среди наших четырех агентов постоянно будет предатель — сам Лорд Пламени.

А далеко от этой звезды..

…и она прекрасна, когда блики солнца сквозь трещину в стекле играют в ее распущенных волосах, прекрасны ее закрытые глаза, ее оливковые веки, более темные, чем лицо, чем все тело, и кожа тоже прекрасна, оттенки меда сменяются легкой голубизной кхарбы, когда из белой она становится розоватой, прежде чем превратиться; в пятнисто-оранжевую, спелую; ее кожа прекрасна, она напоминаем полированный камень там, где туго натянута, и бархат там, где расслаблена.

Трещина в оконном стекле бросает изломанную тень на половицы, на постель, на смятые простыни, на ее живот. Ее губы раскрыты, зубы слегка голубеют в тени верхней губы.

Она была так прекрасна в длинных фиолетовых тенях, падавших на набережную, по которой они гуляли вчера, прекрасна в свете фонаря, где она остановилась поболтать со своим другом.

— Итак, ты все-таки женился, Вал. Ну, я так и думал, поздравляю.

— Спасибо, — сказали они в один голос; вместе его баритон и ее богатое контральто звучали, как музыка. — Ренна, это мой друг Кино. Кино, моя жена Ренна. — Это он сказал один, соло, и это тоже вошло в симфонию.

— Думаю, тебе нечего больше делать в нашей банде. Впрочем, ты никогда и не был по-настоящему ее членом. Теперь ты можешь сидеть и писать стихи, к чему ты всегда стремился, и радоваться жизни.

— Да, я не гожусь для банды, Кино, — сказал Вал. — Помнишь Джефа? Дурацкая вражда между нами показывает, что мне самое время бросить недов. Через пару деньков мы поедем на материк. Там есть одно место, которое нам хочется посмотреть.

— Я не собирался упоминать о Джефе, но раз уж ты сам заговорил, я, пожалуй, скажу, что уехать — самое лучшее, что можно придумать. Потому что он бандит до корней волос. — Он кивнул и улыбнулся, как бы извиняясь. — Ладно, я пошел, а ты постарайся, чтобы Джеф не увидел ее. — И он показал на Ренну.

Вал взглянул на нее, на ее загорелую кожу, побледневшую в свете фонаря. Кино ушел, а она была…

…так прекрасна, когда они шли по темным улицам Адского Котла и наконец завернули в таверну-пансион и вошли в комнату.

На стене висел рисунок, который она подарила ему, — красный мелок на коричневой бумаге. На колченогом столе у окна лежала стопка бумаги. На верхнем листе был набросок стихотворения, представлявшего в изысканной форме ее портрет.

Он сел на смятой, согретой их телами постели. Ренна лежала рядом с ним, и он до боли в глазах любовался красотой ее дыхания, легким трепетом ноздрей, нежной шеей.

Он взглянул на окно и нахмурился: вечером оно было разбито. В окно бросили какой-то предмет. Осколки стекла блестели на бумаге. «Вот так бы сияли мои слова», — подумал он. Вал поднял камень, завернутый в бумагу, развернул ее и прочел слова, написанные расплывшимися чернилами; в них не было блеска, были удары молотка по твердому комку страха, который он давно носил в себе. Они гласили:

«Я видел Джефа. Он отыщет тебя. Сказал, что съест тебя на завтрак. Уходи немедленно. Он всерьез. Кино».

Наверное, звон разбитого стекла и разбудил его. Он повернулся и увидел ее открытые глаза. Она улыбнулась. В нижнем этаже раздался шум. Она спросила его молча, одними глазами, и он так же молча пожал голыми плечами.

Грубые шаги по лестнице. Резкий голос хозяйки меблированных комнат:

— Вы не имеете права вламываться сюда! Я хозяйка, у меня лицензия! Убирайтесь отсюда, хулиганье!

Голос замолк. Что-то тяжелое ударило в дверь, и она распахнулась.

— Доброе утро!

— Какого дьявола вам надо? — спросил Вал.

Ответа не было, и в тишине он увидел кривоногого неандертальца с изрезанным вдоль и поперек лицом. Он вперевалку вошел в комнату. Трое других остановились за его спиной.

— Мне надо сделать тебя несчастным, — сказал Джеф. — Я вижу, ты получил письмо Кино. Мы отобрали его у него, когда он вечером сделал первую свою попытку. А потом я решил, не бросить ли мне письмо самому, только утром, перед тем, как прийти с тобой поздороваться. — Джеф сделал шаг и увидел, что она села в постели, увидел ее глаза, руки, плечи, дрожащие от ужаса.

— Ну, приве-е-т!

Вал бросился вперед, но живот его обернулся вокруг ударившего кулака, и он упал на пол. Когда через секунду он открыл глаза, в комнате было еще шестеро. Трое подняли его, и Джеф снова ударил его в живот.

Годы, проведенные на улицах Адского Котла, сделали Вала хорошим уличным бойцом и научили его, что, если положение безнадежное, надо беречь силы на случай чуда; если оно произойдет, сбереженная сила пригодится. Поэтому, когда Джеф шагнул к Ренне и она закричала, Вал только стоял. Но когда крик сменился пронзительным воплем, Вал тоже закричал и начал бой. Он почти убил одного, но остальные окружили его, сломали ему четыре ребра, вывихнули плечо и свернули набок челюсть.

— Эй, — сказал Джеф, делая успокаивающий жест, — не убивать! Пусть посмотрит, что мы сделаем с ней. Ну-ка, помогите мне.

Рука Джефа была в крови, Ренна больше не кричала, потому что у нее были раздроблены горловые хрящи.

Они действовали руками, потом телами, а затем из потайных ножен появился энергонож.

Через минуту Вал потерял сознание. Они не стали добивать его, просто ушли.

Через полчаса Рэра, хозяйка, набравшись храбрости, заглянула в комнату. Увидев голого человека, скорчившегося на полу, она сказала «О, Господи!» и вошла. Взглянув на постель, она уже ничего не могла сказать, только отшатнулась, закрыв руками рот.